«Пятьдесят строф об украденной любви». Рецензия в Коммерсанте
Поэма «Чаурапанчашика», или «Пятьдесят строф об украденной любви»,— памятник древнеиндийской литературы, приписываемый придворному поэту XI века Бильхане. Ее текст — отчаянная любовная речь, обращенная заточенным в тюрьме и готовящим себя к утренней казни поэтом к своей незаконной возлюбленной — царской дочери. Переводы такого рода вещей обычно оседают в академических сборниках, но тут судьбой поэмы заинтересовалось издательство «Циолковский», в основном занимающееся раскопками в закоулках истории модернизма. За этой маленькой книжкой тоже стоит археологическая работа. Первый неполный русский перевод «Пятидесяти строф», принадлежавший А. Псурцеву, появился в тексте романа Джона Стейнбека «Консервный ряд». В оригинале его герой декламирует переложение индийской любовной поэмы, выполненное в начале прошлого века филологом Эдвардсом Матерсом. Озаглавивший свою версию «Черный страстоцвет», Матерс значительно умерил эротизм индийского текста, добавив ему элегической стройности и модернистской строгости. Задолго до выхода «Консервного ряда», еще, по всей видимости, в 1960-х в самиздате начал ходить другой анонимный перевод поэмы Бильханы на русский, в основе которого также лежал текст Матерса. Как выяснилось только недавно, его автором была Татьяна Спендиарова. От оригинала ее текст отстоит еще дальше, и это настоящий шедевр: страстная, печальная и невероятно изысканная фантазия по мотивам восточной поэзии. В этой книжке напечатаны переводы Псурцева и Спендиаровой, английская версия Матерса, оригинальный санскритский текст, а также новый перевод Максима Русанова. Это не поэтическое переложение, а максимально академичная, точная передача текста, со всеми его чинными риторическими фигурами, но и с совсем иной степенью откровенности. Конечно, книжка эта — чтение немного фетишистское, но, как ни странно, приключения индийской эротической поэмы волнуют едва ли меньше, чем страсть ее героя.
«Даже теперь / Боль, которая поднимается в моем сердце, / становится песней. / Душно в ее саду. Красная пыль / лежит на цветах. / Вот сходит она по ступеням / в праздничной одежде. / Пчелы, опьяненные ароматом, / касаются ее щек. / Она останавливается, чтобы поднять / сникшую лиану, / И роняет руки. // Даже теперь / Я вспоминаю ее на рассвете, / Лежащую в моих руках и тихо улыбающуюся / Моей несвязной молитве об ее счастье. / Сейчас смертельная усталость / клонит меня ко сну. / Если б я был могильщиком, / Я бы мог жить и жить, напевая, как птица».