Издательство книжного магазина «Циолковский»

Кто объективнее освящает исторические события: профессиональный историк или очевидец? Этот вопрос возникает при чтении первых страниц книги Дмитрия Алешина «Азиатская одиссея». Ее автор — молодой белый офицер, красочным языком описывающий события небольшого периода своей жизни. У книги Алешина любопытная история: она была опубликована в 1940 г. в Америке на английском языке в серии воспоминаний участников русской Гражданской войны. Интерес к книге был столь высок, что сразу после ее американского издания с автором был заключен договор на выход европейского варианта в Британском издательстве, но война разрушила эти планы. Война стала также главной причиной ее забвения. В начале 1990-х российский историк-литератор Леонид Юзефович ввел книгу в научный оборот исследователей Гражданской войны в своей работе «Самодержец пустыни», посвященной легендарному барону Унгерну фон Штернбергу. И вот, наконец, в 2017 г. перевод этой книги издают в России в рамках проекта книжного магазина «Циолковский», частично основанного на системе краудфандинга — добровольного народного финансирования1. Итак, о чем же «Азиатская одиссея»?

По содержанию это воспоминания автора о событиях Гражданской войны 1918–1921 гг., событиях, участником которых он был. На первых страницах книги перед нами предстает одинокий человек, убегающий на лошади через замерзший Байкал от наступающих красных, человек, о прошлом которого почти ничего неизвестно. Всё последующее повествование лишь отчасти раскрывает историю автора: в Первую мировую служил офицером, родители, к которым он и пытается вернуться, живут в Харбине, брат такой же офицер. Это всё, что мы узнаем. Конечно, в книге описываются необыкновенные приключения, которые кое-что добавляют к образу автора. Чего только стоит список личин-профессий, которые герой сменил за время одиссеи. Вот как сам Алешин пишет об этом: «Какая карьера! Студент дипломатической школы, офицер императорской армии, красный командир… и вот теперь обычный разбойник» (с. 108). К этому перечню нужно добавить скитающегося пленного немецкого солдата, мирового судью в бурятском поселке, разнорабочего в доме монгольского ламы, учителя в Бангай-хуре, пастуха и, наконец, адъютанта в армии Унгерна фон Штерберга — тогда картина будет полной. И всё же все эти образы не более чем маски, надеваемые героем для спасения своей жизни на дорогах войны. «Одиссея» Ал шина — это повествование не о судьбе отдельного человека, а прежде всего о гражданской войне, ее ужасах, зверствах, неразберихе, абсурдности, но и о человечности, которая порой встречается герою тогда, когда на нее нет и надежды.

В книге очень много жестоких сцен, причем бесчеловечно ведут себя как красные, так и белые. Особо отличаются события отступления армии Колчака, рейды отряда Михаила, в котором состоял герой, захват Урги и другие «подвиги» армии Унгерна. Стоит отметить, что барон Унгерн и его подчиненные, известные своей беспощадностью, не выглядят чем-то экстраординарным на фоне царившей повсеместно бесчеловечной жестокости. Например, после сцены мучительной казни трех бандитов, которую устраивают герой книги и его друзья (отряд Михаила), автор замечает: «Я смотрел на все эти зверства и даже участвовал в некоторых из них. Ибо человек, прошедший то, что прошел я с начала революции, теряет многие из своих цивилизованных черт…» (с. 210).

Содержательно путь автора-героя отражен в названиях глав: «Бегство в Маньчжурию» — о путешествии через Забайкалье в Харбин к родителям; «С Грейвсом и Колчаком с Сибири» — о службе в американском штабе, а затем возвращении в Россию; «Побег в Монголию» — об огромном проделанном героем пешком пути из Иркутска в Монголию, растянувшемся почти на год; «Страна монголов» — о жизни в Монголии; «На службе барона фон Унгерн-Штернберга» — говорит сама за себя; «Бегство через Гоби» — краткая история спасения героя и его друзей. Все эти события описаны на удивление легким языком, как хороший роман. Пожалуй, язык «одиссеи» даже слишком художественный, мешающий воспринимать ее как воспоминания о реальных событиях. Вот, например, как описывается утро в высокогорном лесу, встреченное автором во время его марш-броска по тайной контрабандистской тропе от Бурятии в Монголию, без еды и почти без обмундирования: «Высоко надо мной в небо упиралась большая пихта. Ее блестящие металлические иголки звенели крошечными колокольчиками. Огромная рождественская ель рядом, стоявшая тихо, без движения, вдруг под движением ветра начинала шептать “Ш-ш-ш…”, словно учитель, присматривающий за учениками. Ее стойкий аромат смешивался с запахом меда и смолы, исходившими от пихты. Чуть поодаль задумчивый клен мягко двигал своими искусно вырезан- ными листьями, как будто веслами каноэ» (с. 133). Таких пассажей в книге очень много, что, с одной стороны, создает иллюзию присутствия в мире описанного автором прошлого, а с другой — заставляет усомниться в достоверности и автобиографичности повествования, но об этом стоит сказать отдельно.

Описать все сюжеты книги не представляется возможным, но стоит остано- виться на некоторых из них. Можно сказать, что вопрос религиозных убеждений красной нитью проходит через всё повествование. Он затрагивается автором уже на первых страницах, описывающих бегство в Читу. Обессиленный герой, проведший несколько дней без еды, сталкивается со стариком-отшельником, живущим на маленьком хуторе, который и выхаживает его. Старик оказывается очень верующим человеком, что шокирует героя, поскольку, по его мнению, вера — достояние далекого прошлого, как он замечает, «его предки тоже были религиозны…» (с. 14), и он с восхищением думал о том, «что за чудесное прибежище дает религия тем, в ком еще осталась вера» (с. 14). Напомним, что пишет это белый офицер. Позже религия становится идентифицирующим маркером, по которому белые отличают себя от красных. Героя постоянно заставляют перекреститься в знак того, что он действительно белый.

Религия для автора также является собранием суеверий, когда он описывает традиции монголов, ламаист- ские празднества и веру в амулеты и предсказания барона Унгерна. Антитезой религии-идентификатору и религии-суеверию предстает религия элиты, принципы которой автор вкладывает в уста двум мудрецам-монголам, встреченным им на разных этапах «одиссеи». Алешин называет эту религию «космическим сознанием». Кратко резюмировать ее суть можно следующими словами: «Мы все — неотделимые частицы окружающего нас мира, так же, как наш мир — неотделимая частица вселенной. Раз вселенная бессмертна, то и мы бессмертны тоже, и лишь трансформируемся в различные ее формы. Не важно, кому и как ты поклоняешься, ибо есть только одно Неизменное, Постоянное и Вечное, частью которого ты являешься» (с. 167–168). Но знают эту истину далеко не все, большинство людей невежественны, «открывать истину невежественным бес- полезно и опасно, люди должны сами найти свой путь спасения через персони- фицированных богов…» (с. 347). Ясно, что это не слова монгольских мудрецов, а мысли самого автора, возможно отчасти почерпнутые из своего азиатского опыта, но выражающие путь личных исканий и предугадывающие общий настрой распространившейся спустя 15 лет после выхода книги моды на «космическую религиозность» Востока.

Безусловно, кульминацией книги должно считаться описание эпопеи барона Унгерна, очевидцем и участником которой был Алешин. При всей насыщенности событиями без Унгерна эта книга потеряла бы свою уникальность и, рискнем предположить, никогда бы не была издана в России.

Именно как очевидец истории краткого периода монгольской теократии барона в Урге Алешин впервые появляется на страницах художественного исследования Юзефовича, имен- но истории барона отведен самый крупный (около 100 страниц) раздел книги. Но добравшегося до него читателя ждет определенное разочарование: большую часть истории Унгерна составляет краткий пересказ событий, изложенных так, что можно только предполагать — либо автор намеренно не описывает их подробно, потому что не хочет запятнать себя, либо сам он в этих событиях играл очень незначительную роль.

Такой сжатый рассказ резко контрастирует с детальным описанием событий всех остальных разделов книги, как до, так и после истории с бароном. Можно сказать, что алешинское повествование длится до взятия Урги, а потом в текст вклинивается краткая историческая справка о «подвигах» Унгерна, затем повествование возобновляется лишь с началом бегства героя и его друзей через Гоби. Но именно встречи с выдающимися людьми делают повествование любого рассказчика по-своему замечательным, поэтому в книге должен был быть Унгерн.

Любопытно описание барона, сделанное Алешиным, приведем его здесь in extenso: «Полурыцарь-полуразбойник по происхождению и привычкам, барон жил яркой жизнью нескончаемых приключений… Родись он в Средние века, Унгерн, без сомнения, стал бы великим завоевателем. Но в веке двадцатом он явно находился не на своем месте. Мечта барона о создании Центрально-Азиатской империи с ордами всадников под его началом была не из нашей эпохи. От своих буддистских наставников он усвоил теорию реинкарна- ции и твердо верил, что, убивая немощных, совершает благо для них, ибо в сле- дующей жизни они обретут больше сил. Это учение о “сверхчеловеке” сделало его беспощадным к себе и другим. Барон был провозглашен Цаган-Бурханом, или перерожденным Богом Войны, и его больное сознание уверовало в свою миссию спасения мира» (с. 264). Самое любопытное в этой характеристике то, что ее никак не мог дать двадцатилетний рядовой армии, стоящей на подступах к Урге. Такое мог написать лишь человек, который прочел «Звери, люди, боги» Оссендовского, романтизировавшего образ барона, и мемуары есаула Макеева. Иными словами, здесь, как и в случае с описанием религиозных взглядов, мы имеем дело с проекцией будущего в прошлое. Стоит заметить, что такое опи- сание Унгерна как нельзя лучше встраивается в мнемоисторический образ ба- рона, сконструированный в праворадикальном дискурсе послевоенного времени. Леонид Юзефович в своем исследовании использовал работу Алешина как важное свидетельство пребывания Унгерна в Урге, встраивая его голос в хор из пяти голосов, описывающих правление барона. Но верно ли это? Является ли «Азиатская одиссея» достоверным историческим источником?

Традиция изучения эго-документов, развитая во второй половине XX в., началась с идеи автобиографического пакта, предложенной Анри Леженом и в общем виде сводящейся к «положениям о том, что автор текста является одно- временно его повествователем и главным героем, а излагаемые в тексте события являются достоверными». Почти сразу эта теория была раскритикована и допол- нена Сержем Дубровским, предложившим термин «автофикшн».

В отношении его смысла до сих пор есть разногласия, но «исследователи жанра разделяются на тех, кто вслед за Сержем Дубровским подразумевает под самосочинением ли- тературную переработку (романизирование) достоверного автобиографическо- го материала, и на тех, кто вслед за Венсаном Колона видит в самосочинении всецело литературное переизобретение своей жизни и ее реалий». Представля- ется, что текст Алешина неплохо описывается теорией autofiction, предложенной Дубровским. Алешин не лжет, он просто выстраивает историю своей жизни из личных воспоминаний, исторических анекдотов, воспоминаний друзей, про- читанных книг, объединяя все это персонажем-протагонистом, наделенным не- которыми чертами автора и его именем. О такой составности персонажа пишет переводчик книги в послесловии, указывая на множество логических несосты- ковок в тексте (с. 369). И действительно, при внимательном чтении становится очевидно, что многое из описанного автор не видел и не мог видеть, многое за- был, восстановив лишь впоследствии. Не стоит забывать, что текст «одиссеи» был написан спустя 20 лет после ее событий. Характер autofiction хорошо про- является не только в описании эпопеи Унгерна, но и в истории войны в армии Колчака, в описании перехода в Монголию и во многих других частях текста. Это совсем не значит, что «одиссея» — лишь вымышленная история, нет, это прекрасный образец того, как реальные события, преломляясь сквозь призму времени, трансформируются в сознании их очевидца.

Отдельно стоит сказать несколько слов об издании книги. Пожалуй, не будет преувеличением сказать, что текст Алешина издан с любовью. Лучше всего это демонстрируют комментарии переводчика, прекрасно владеющего историческим материалом. Комментарии в книге являются не справочными, а смысловыми, именно переводчик постоянно корректирует текст Алешина. Удачным решением является и помещение сведений об авторе и истории издания книги в послесловие. Так, читатель сначала знакомится с текстом Алешина и лишь после этого может проверить свои впечатления историческими данными.

В заключение скажем несколько слов о значении «одиссеи» для исследователя религии. Во-первых, вся история барона Унгерна, которой посвящена са- мая объемная часть книги, была реализацией религио-политического проекта по созданию азиатской теократической империи. Романтизированный образ Унгерна, оформленный трудами Оссендовского, Эволы и других, до сего дня продолжает оставаться своего рода иконой для праворадикальных эзотерически настроенных групп. Во-вторых, книга Алешина является срезом религиозной жизни эпохи революции, своего рода иллюстрацией для изучения типов религиозного сознания. Во взглядах автора и его соратников, образованных представителей высшего общества, мы видим тень христианства, не рождающего более никаких чувств и ни к чему не призывающего, ставшего лишь достоянием прошлого.

В описании западного буддиста Унгерна мы встречаем фанатичную веру, готовую жертвовать всем и всеми ради реализации призрачного идеала. В кар- тинах религиозных ритуалов и церемоний монголов мы наблюдаем красочную зарисовку жизни ламаистского буддизма. В портретах встреченных Алешиным простых людей мы находим черты живой христианской веры. В-третьих, книга Алешина скорее своим общим настроем, чем конкретными описаниями, дает понять, какое место занимала религия в свершившейся трагедии эпохи.

Стоит отметить, что выход «Азиатской одиссеи» в год столетия трагических событий революционного лихолетья — еще один способ обратиться к истории тех лет и посмотреть на нее с новой, необычной позиции. Книгу можно смело рекомендовать историкам, религиоведам и всем интересующимся как эпопеей барона Унгерна, так и событиями Гражданской войны.

источник