«Футуризм. На пути к новому символизму» Рецензия сайта Прочтение

У наследия Томмазо Маринетти сложилась странная судьба в России. Вроде бы все знают, что он был основателем футуризма, призывал ежедневно плевать на алтарь искусства, а потом стал идеологом фашизма. Но могучая поза и жизненная сила этой фигуры заслоняют творчество итальянца, и главным литературным наследием Маринетти остаются его манифесты. При том, что всяческого внимания заслуживают и тяжеловесная визуальная поэма «Zang Tumb Tumb», и ницшеанский роман «Футурист Мафарка» (недавно переизданный), все же мы воспринимаем идеологический, а не эстетический заряд его искусства. Однако идеология итальянца практически никем не была отрефлексирована в нашей стране. Поэты-традиционалисты ожидаемо возненавидели его, но и будетляне, на союз с которыми Маринетти рассчитывал, решительно отвергли его учение, создав свой вариант футуризма; в результате чуть ли не единственным последователем Маринетти стал глуповатый Шершеневич. Поэтому сейчас особенно ценна любая взвешенная рефлексия по поводу итальянского авангарда из тех лет, когда этот антилитературный проект еще не стал историей литературы.

Итальянскому футуризму посвящена книга Генриха Тастевена — критика не первого ряда, но все же активного литературного деятеля, редактора одного из лучших журналов модернизма «Золотое руно». Он организовал приезд Маринетти в Россию в 1914 году и в преддверии этого написал небольшую книгу, посвященную эстетической системе нового течения в искусстве. Более чем век спустя вышло ее переиздание.

Тастевен хорошо разбирался в европейском модернизме, поэтому философский фон последних десятилетий и литературные генеалогии выстроены великолепно. Критик делает умный ход, когда ставит футуризм в прямую зависимость от предшествующих ему поэтов — например, Метерлинка и Верхарна. С одной стороны, это остужает основной пафос самих футуристов, считающих, что пришли они ex nihil и на них история литературы остановится. С другой стороны, это мощный аргумент против тех, кто критикует футуризм с точки зрения «высокой литературы», отказывает ему в культурной легитимации и считает этот проект варварством.

Тастевен анализирует и русский вариант футуризма, но отдает явное предпочтение итальянскому. Заумь Хлебникова и Крученых он воспринимает как вульгарный пересказ достижений символизма: «русский футуризм гораздо более западного впитал в себя все токсины, выработанные в лаборатории декадентства». Главным предшественником новейшего искусства критик называет Малларме, который является одним из главных героев книги. По мнению Тастевена, именно из его символистской теории родилась вся футуристская практика. И хотя содержательно итальянские и русские авангардисты создают новую картину мира, но формальные новшества они заимствуют у последнего из «проклятых поэтов».

В этом видно символистское прошлое Тастевена (а к 1914 году символизм как литературное течение уже подошел к концу), его желание продлить родственный творческий проект. Художники этого направления считали, что нащупали извечную составляющую искусства. Символизм можно найти в кладке готических соборов и у Вийона, в манифестах романтиков и словах Гёте о том, что «все преходящее есть только символ». Точно так же Тастевен продлевает его в будущее, выискивая его черты в авангардистских произведениях: «футуристы в полном смысле слова являются завершителями, так сказать, максималистами символизма». Однако не просто так в подзаголовке книги обозначен «новый» символизм. Футуристы заимствовали многое в эстетике, но при этом сформировали оригинальную этику: абсолютный примат настоящего над прошлым, воспевание сиюминутного и меняющегося, а не вечного и длящегося. Тастевен использует удачную формулировку «классицизм наоборот»: действительно, футуристы строго следуют выбранным образцам, разве что эти образцы меняются с каждым произведением — такова динамика нового времени. Но язык для описания современности не создается футуристами, а лишь заостряет радикальные приемы его предшественников.

В этом интересное расхождение Тастевена с дальнейшим вектором исследований авангарда, ведь в основном под прицел современных ученых попадают именно формальные нововведения футуристов. Для современника этих событий эстетика новейшего искусства вполне укладывается в те формы, которые отлили предшествующие модернисты.

Текст написан умным аналитиком, мастером выстраивать связи между разными явлениями. Лучшим подтверждением этого служит первая фраза: «переживаемая нами эпоха может быть одна из самых решительных во всемирной истории. Кажется, что человечество приблизилось к какой-то решающей грани, за которой начинается новая эра». До убийства Франца Фердинанда оставалось меньше полугода.

Эта книга ценна хотя бы тем, что в отличие от своих современников критик подходит к нарождающемуся авангарду без внутренней неприязни или квазирелигиозного фанатизма. Он видит в новом искусстве большой потенциал и чувствует, что оно займет свое место в истории культуры. Пожалуй, его небольшая книжка относится к первым опытам определения этого места. К счастью, ум и эрудиция Тастевена позволяют ему дать безупречную характеристику, с одной стороны не противоречащую дальнейшему ходу литературы, с другой — достаточно оригинальную, чтобы книга с интересом читалась и сегодня.

источник