«Луна с правой стороны или необыкновенная любовь». Рецензия в Коммерсанте
Член РСДРП с 1906 года (РКП(б) с 1917-го), приятель Молотова, писатель Сергей Малашкин прожил нетипичную для советского литератора долгую жизнь и до конца 1980-х числился консервативным прозаиком третьего ряда. Однако начиналась литературная карьера Малашкина со скандала. В 1927 году он опубликовал повесть «Луна с правой стороны, или Необыкновенная любовь». История нравственного падения образцовой советской девушки Тани Аристарховой, отдающейся представителям разных уровней комсомольской организации, с оргиастическими «афинскими ночами» и курением «анаша» (именно так, в кавычках и не склоняя, называет Малашкин запретное растение), была к тому же написана на диковинной смеси из языка газетных передовиц и томной декадентской прозы. «Луна с правой стороны» естественно превратилась в жупел для критиков и, что столь же естественно, была крайне популярна у публики. За несколько лет ее переиздали целых восемь раз, а затем предали крепкому забвению. В этой книжке она напечатана вместе с еще несколькими ранними повестями и рассказами Малашкина — чуть более ловкими, чуть менее диковинными, но представляющими примерно то же направление.
Ко времени своего прозаического дебюта Малашкин был немолодым уже человеком со сложившимися взглядами и вкусами. Они не очень хорошо между собой сочетались. Верный большевик, переполняющий свои тексты необходимыми идеологемами, постоянно дающий почувствовать свою осведомленность в нынешней политике партии, он обладал литературными пристрастиями, которые иначе как мещанскими не назовешь. Истоки его прозы в лучшем случае — Бунин и Леонид Андреев, в худшем — эпигоны Мопассана и забытая второсортная декадентщина. Бульварные страсти, томная печаль потерянной жизни, дышащий похотью воздух, заламывания рук, спрятанные в складках платья кинжалы, заполняющие рассказы Малашкина, совершенно не пристали строителям новой жизни. Он это понимал и пытался показать, как его герои переучиваются, побеждают в себе обывательское начало. Но самому ему победа никак не давалась. В лучшей, почти булгаковской повести «Больной человек» героя-комиссара сводит с ума демонический бандит-вахмистр, олицетворяющий для него всю вековую «настоящую культуру». С Малашкиным было примерно то же: он понимал высокую культуру довольно причудливым образом, но она волновала его до безумия и настойчиво отвлекала от партийной повестки. В его ранней прозе постоянно просвечивает внутренний писательский сюжет — трагикомедия вкуса.